Север Гансовский - Надежда [Рассказы и повести]
Возле переезда матрос остановился, как будто бы натолкнувшись на невидимую стену. В пяти шагах от него на асфальте сидел Томми.
Мальчик оперся спиной о стену и вытянул ноги на тротуаре. Возле него лежала потертая армейская фуражка, которую Майк знал. В фуражке поблескивала одна никелевая монетка.
Мальчик безучастно смотрел перед собой на ноги прохожих.
Рука, бессильно лежавшая на колене, была так тонка, что казалась почти прозрачной.
Матрос стоял как громом пораженный.
Вся его злоба сразу исчезла. Было видно, что мальчишке отчаянно плохо. Школьные штаны, которые они вместе покупали, были истерты и покрыты грязью. Он, очевидно, ночевал эти дни просто на асфальте, где-нибудь в подворотне. Весь его вид, потерянный и убитый, говорил о том, что он ничего не выиграл, расставшись с Майком.
Матрос подошел к нему.
— Эй, Томми!
Мальчик, услышав знакомый голос, испуганно вскинул голову. Глаза его метнулись по фигуре матроса, в них отразился ужас. Он вскрикнул, поспешно вскочил на ноги и побежал. Фуражка осталась на земле.
Матрос, расталкивая прохожих, кинулся за ним.
Томми был слишком слаб, чтобы убежать. Он миновал два дома и, задыхаясь, остановился возле открытых дверей какой-то закусочной, схватившись рукой за стену.
Майк догнал его и взял за руку.
— Что же ты убегаешь от меня?
Мальчик отвернулся к стене. Он весь дрожал от страха и напряжения.
Матрос огляделся. Несколько прохожих, которые видели, как мальчик убегал от Майка, остановились возле них.
— Что с ним разговаривать? — сказал кто-то сзади. — Надо сразу позвать полисмена.
— Пойдем сюда, — матрос потащил мальчика в закусочную.
В дальнем углу был свободный столик. Майк сел сам и посадил мальчика. Теперь он мог хорошо разглядеть его. Лицо у Томми было грязное, очевидно он давно не мылся. В спутанных светлых волосах застряла соломинка. Возле уголков рта пролегли две горькие морщинки. Он был так худ, что было странно, как он еще может двигаться.
— Ну вот, — сказал матрос. — Вот мы и встретились. Куда же ты пропал?
Мальчик молчал. Он отвернулся от Майка и смотрел вниз, на грязный пол.
Матрос осмотрелся и подозвал официанта.
— Что-нибудь выпить.
Официант проворно принес бутылку и два стакана.
— Ну что же, выпьем. — Матрос налил виски себе и мальчику. — Выпей. Слышишь?
Томми покорно взял стакан, отпил и закашлялся.
Матрос выпил свой стакан, придвинулся к столу и положил на него локти.
— Ну, рассказывай теперь. Ты меня просто хотел бросить, да?
Мальчик покачал головой, всё так же глядя в сторону. Он покраснел от виски и перестал дрожать.
— Ну говори, — сказал матрос. Он начал сердиться и налил себе снова.
— Ну ладно. — Томми придвинулся к столу и решительно повернулся к матросу. — Ладно, я тебе расскажу. Только ты не поймешь.
— Ну давай.
— Видишь ли… — Он задумался на минуту, затем продолжал. — Видишь ли, я от тебя ушел тогда ночью. Взял и ушел.
Матрос кивнул.
— Но ты не подумай, что я один хотел уехать… Один уехать, а тебя бросить.
— А почему ты ушел?
— Тебе это трудно понять, — сказал Томми. — Дело в том, что я тебе всё соврал… То есть не соврал, а так… Выдумал, одним словом.
— Как выдумал? — матрос не понимал.
— Дело в том, что ничего этого не было. Ни фермы, ни домика, ни сада. Это я всё придумал.
— Я что-то не понимаю, — сказал матрос. — Как же не было? А где твои родители живут?
— И родителей не было, — горько усмехнулся мальчик. — Никого не было. Я их всех придумал.
— Подожди! — Матрос начал понимать. — Ты их придумал так, как рассказы придумывал?
— Ну да. — Мальчик кивнул. — Как про разных прохожих. Только это было про себя.
— Нет, нет. — В голову матросу пришла одна мысль. — Нет, неправда. Ведь мы письма получали от Фриды.
— Письма я сам писал, — сказал мальчик тихо. — Напишу и отнесу на почту на другой конец города. А в своем отделении получаю. Помнишь, там всегда был штамп Сан-Франциско.
— Неправда, — матрос побледнел и откинулся на спинку стула. После долгой голодовки он ослабел, и маленький стакан виски уже подействовал на него. В голове у него шумело. Он никак не мог понять, как могло: получиться, что у мальчика не было родителей.
— А куда же мы сами писали письма?
— Адрес я просто выдумал.
— Ну подожди, — матрос схватился за стол руками. — А как же… — Он боялся произнести это имя, имя девушки, которую он полюбил уже и о которой столько думал в долгие часы на помойке и на трубах.
Мальчик понял его.
— Как же Фрида? И Фриды тоже не было.
— Но ведь ты же, — матрос сжал кулаки, — ты же про нее всё рассказывал. Как она стирает, как в огороде работает, как гладит. Не может быть, чтобы ее не было.
Мальчик вздохнул.
— Не было. Понимаешь, ее тоже не было. Я ее тоже придумал. Видел одну похожую в кино, а остальное всё сам выдумал.
— И что она добрая? И что так работает?
Томми кивал при каждом вопросе.
— Ну хорошо, — сказал матрос. Он всё еще не мог поверить. — А зачем же ты так сделал, если их на самом деле нету?
— Вот это тебе и не понять, — вздохнул Томми. Он огляделся, как бы ища что-нибудь, что могло бы ему помочь в объяснениях.
Сизый дым висел в спертом воздухе. В противоположном углу грохотала радиола. За столиками спорили, шумели. Кто-то плакал, кто-то пьяным голосом подпевал радиоле.
— Понимаешь, — сказал мальчик, — я всё время был один, и мне хотелось, чтобы у меня кто-нибудь был…, Я сначала в приюте жил, а потом убежал оттуда, потому что надзиратели очень дрались. И вот тогда я придумал себе отца, а потом мать и Фриду. А потом придумал, почему я от них ушел. Мне некому было что-нибудь про себя рассказывать, я стал писать письма. Сам напишу и опущу в ящик. А потом ответ напишу и тоже опускаю. Только в другом месте. И так хорошо мне было. Я что-нибудь делаю и всё думаю: а что бы Фрида сказала…
— Значит, ты врал, — сказал матрос мрачно. У него было такое ощущение, что у него отняли что-то большое и близкое ему. Он только не мог понять, кто это сделал. Он налил себе виски и выпил.
— Нет, не врал. — Мальчик покачал головой. — В том-то и дело, что не врал. Я в них во всех, знаешь, как верил. Они передо мной как живые были. Закрою глаза и вижу. Я в них сам верил еще больше, чем ты. До самого последнего дня. А потом ночью проснулся и понял, что никого нету. Мне тогда страшно стало, что ты рассердишься, и я ушел.
— Ну хорошо. — Матрос нахмурил брови и закусил губу. В голове у него вертелась какая-то мысль, но он никак не мог поймать ее. — Ну хорошо… А откуда же ты всё узнал?
— Что «всё»? — спросил Томми.
— Ну вот это… Про ферму и про Фриду.
— Я тебе говорил, что всю прошлую зиму сидел в Публичной библиотеке. Я там всё и прочел. Что там растет, когда сажают. А сам-то я всю жизнь здесь в городе. По помойкам хожу. Я за городом ни разу и не был. Я даже и коровы-то никогда не видал.
Из открытой двери подуло, и мальчик зябко передернул тощими плечами. Кожаная куртка исчезла, на нем была полосатая грязная рубашка.
— Ну ладно, — сказал матрос. — Он откинулся на спинку стула и мрачно уставился перед собой. — Значит, ничего этого и не было. Ни дома, ни сада, ни Фриды.
— Ничего не было. — Мальчик вздохнул.
Майк заказал еще виски, налил себе и Томми и быстро выпил. Затем снова налил и выпил.
Он был уже пьян. Лицо у него начало бледнеть, а шрам на щеке покраснел. Внутри он ощущал какую-то бесконечную пустоту. У него было впечатление, что мальчишка как-то предал его. Всю весну он надеялся на что-то очень хорошее, и даже когда Томми пропал, он всё же знал, что это хорошее существует. Но теперь оказалось, что ничего и не было. Он чувствовал себя как человек, который стоял на твердой земле и вдруг понял, что это не земля, а только тонкая пленка, отделяющая его от бесконечной черной пустоты.
— Ничего не было, — повторил он и глубоко вздохнул. В нем закипала злость, которую он испытывал всегда, когда пьянел. Он расправил плечи и скрипнул зубами. Воздух в закусочной сгустился. Перед глазами у матроса стоял красный туман. Ему казалось, что мальчишка отодвинулся куда-то далеко от него. Он чувствовал, что его кто-то обидел, кто-то отнял у него и эту ферму, где он собирался работать, и девушку, которую он любил. Он смутно понимал, что этот «кто-то» был не мальчишка, а тот самый, кто всегда преследовал его, из-за кого ему всегда доставалось в жизни только самое плохое, грубое, грязное. Но эта мысль была слишком неопределенной, чтобы он мог задержаться на ней, она скоро ускользнула от него. Ему хотелось кого-то бить, кому-то мстить за всё случившееся.
Он заскрипел зубами, поднял тяжелую руку и с силой ударил кулаком по столу. Вокруг всё сразу стихло на мгновенье. Все головы повернулись к нему. Бутылка подпрыгнула и скатилась на пол.
